Ефимыч, – устанавливается связь с чем-то высшим, которая далеко выходит за пределы земного шара? И налаживаются синхронные ритмы с мирозданием?
Голос его гулко звучал под сводами старинной аудитории амфитеатра, которая помнила ещё физиолога Сеченова (“Сеченов меня вдохновил на первую бороду!”). Так же гулко разносился стук мела по доске. На парте прямо передо мной перочинным ножичком было нацарапано: “Лев Ефимыч без бороды – не Лев ЕфимычЪ”.
Я с любопытством поглядывала на его слушателей. Что за курс такой? Оказалось, факультатив, совершенно необязательное занятие, а тут яблоку негде упасть.
– Фанклуб Ефимыча рулит, – объяснил мне паренёк по соседству.
“Прикольный Лёва”, называли его студенты, “офигенный чел”, “угар мужиг”, “классный чувак”, “лучший препод всех времён и народов”.
Байки Лёвы перелетали с курса на курс, из уст в уста, цитатник великого Мао отдыхает рядом с цитатником Этингена.
“Что, Иванушка, не весел, что ты хобот свой повесил?” – нерадивому первокурснику.
На неверный ответ: “Это у вас. А у нормальных людей?”
“Что такое У??? Недоделанный Х!!!”
“Какая кровь находится в ячейках полового члена – артериальная или венозная?” Девушка простодушно: “Артериальная …” Ефимыч – браво: “Если бы у меня там была артериальная, я бы им стены пробивал!”
На семинаре по репродуктивным органам Лёва для наглядности сел меж двух студентов, приобнял их за плечи и откинулся назад: “А теперь представьте, что я – матка!”
Хит сезона был такой: на лекции парни прикалывались, профессор попросил их остаться, нарисовал схематично на доске мужское достоинство и спрашивает: “Что это?” Самый бойкий ответил – хуй … “Неправильно, – строго сказал Лев Ефимыч, – это половой орган. А теперь хуй кто из вас получит у меня зачёт!”
“Дети, я не вредный … я ОЧЧЕНЬ вредный!” – гласил эпиграф цитатника.
Когда Лёва произнёс: “Данте в «Пире», опираясь на Боэция, Платона, Цицерона, Авиценну и аль-Газали, называл сердцем сокровенную сердечную тайну, вместилище души: оно скорбит, поёт, терзается и созерцает, и мы ведь тоже клянемся сердцем, а не ухом, печёнкой или ягодицей”, – кто-то поднял руку и спросил:
– Существуют ли анатомические отличия влюблённого сердца от невлюблённого?
Последовал ответ:
– Вряд ли анатом, взяв в руки сердце, скажет, любящее оно или нет, даже гистологи на тонких срезах под электронным микроскопом не смогут найти морфологические отличия. Но! Истории медицины известны случаи, когда после пересадки сердца пристрастия пациента полностью менялись на предпочтения донора …
Тема была животрепещущая – Лёня сочинял либретто к мюзиклу, которое так и называлось: “Пересадка сердца”.
Прямо и неподвижно лежит на хирургическом столе огромный человек, пристально устремив в небо невидящий взор. Хирург берёт сердце и вкладывает в его отверстую грудь. Тревожная музыка, переходящая в лирическую, – слышится стук оживающего сердца. Внезапно в оптимистическую тему жизни, побеждающую смерть, врывается режущий слух трубный глас и бой барабана. Органы поднимают бунт против инородца.
Появляются танцоры – в образе лёгких; наполняясь воздухом, расправляясь во всю ширь, они возносятся к потолку и кружат над сердцем …
Какие же лёгкие – лёгкие!
Ну её эту тёмную клетку грудную!
Взмахнули крыльями и полетели
Как птица – на небо и даже выше!
А сердце осталось в теле,
Работать в грудном отделе.
Далее вариации гневной печени с желчным пузырём и возмущённого звёздного желудочно-кишечного тракта … Почки – весёлые дочки словно дождевые облака висят на тонких нитях под диафрагмой небесного свода, мочеточники впадают в мочевой пузырь, надувшийся, как упырь, внутри у пузыря штормит жёлтое море …
В апофеозе восставший фаллос золотой исполняет арию “Все на штурм чужака!”.
– Сердце нельзя беспокоить, остановитесь, безумцы! – пытается образумить их Селезёнка в кружевном сарафане.
Её никто не слушает. На мрачные лица внутренних органов ложится вечерняя мгла, герои возбуждены, потрясают вилами и лопатами, вёслами, косами и граблями – под мрачную какофонию трубы и барабана танцуют грозный воинственный танец.
Гонимое Сердце начинает дрожать, озаряется красным светом …
Дальше – тишина. Иммунное отторжение грозило гибелью реципиента, а это не входило в Лёнины планы. Не подоспей на помощь Этинген, мир так и не увидел бы эпохальный спектакль, премьера которого состоялась в начале третьего тысячелетия в Центральном доме работников искусств.
Довольный Ефимыч сидел в первом ряду с программкой, где Лёня ему воскурял фимиам в качестве научного консультанта: Этинген подсказал, что в случае отторжения донорского сердца удаляется селезёнка.
Это дало импульс мощному драматургическому ходу: кроткая, чистая селезёнка, словно пасхальный агнец, искупляющий и непорочный, была возложена хирургом на алтарь: “Agnus Dei, qui tollis peccata mundi, miserere nobis …” Закланный Агнец, хранитель печали, ввергни грешных в отчаяние …
Тема жертвоприношения звучит в трагическом тембре саксофона. Гибель селезёнки знаменует покаяние грешников и всеобщее примирение. В финале Сердце празднует воскрешение, воцаряется гармония, хирург утирает пот со лба: операция прошла успешно.
Иногда Лёня сам не понимал, что за образы всплывают у него из подсознания, теснясь и наступая друг другу на пятки. Вдруг давай сходить с ума по луне, начертил эскиз месяца, заказал в мастерской световой объект “Луна” и пустился с ней в бесконечное странствие, сочиняя истории о Луне и Земле, о хлебе и соли, о звёздах, которые падают, и о людях, которые превращаются в звёзды, – чем снёс крышу всему миру, но не смог зажечь Этингена. Хотя именно Ефимычу принадлежит великое изречение: “Не только анатомия, но и астрономия описывает нас!”
Шли годы, мы объехали земной шар, фотографируя “мужика с Луной” на крыше заснеженной высотки в Чертанове, на чердаке дачного дома, на ступенях заброшенного храма в Тайване, на Эйфелевой башне и на пустынном арктическом острове … когда к нам прилетела весть: “Сегодня утром по дороге на работу умер Этинген Л.Е.”.
Летняя сессия, ехал на экзамен, поднимался по лестнице на “Охотном ряду”, вдруг всё поплыло у него перед глазами, то ли запотели очки, то ли что. Он присел на корточки, опершись о гранитный барьер … Здание “Националя” наклонилось и стало менять очертания, стены вытянулись, сверкнули на солнце, превратившись в белоснежные гряды Памира. Теперь он увидел себя на горе, куда как-то раз отправился с альпинистами в валенках и тулупе до пят, в дочкиной шапочке, – с переносным ящиком, в нём сидела крыса. На её примере Лев Ефимыч хотел показать покорителям вершин, сколь вредна гипоксия для организма, – и, разумеется, всю дорогу служил мишенью для шуток и насмешек. …Дыхание редкое, озноб, сонливость, головокруженье, сухость во рту – …типичное кислородное голодание … Он пощупал пульс и не
